Я откорректировал некоторые заклинания, поддерживающие тело в работоспособном состоянии. Сигналы, свидетельствующие о голоде и жажде, я заглушил давно, вместе со способностью чувствовать запах и вкус. Вдыхать аромат собственной разлагающейся плоти я не имел ни малейшего желания. Нужно было сохранить кровеносную систему и мышцы, и именно их я и поддерживал чарами. О состоянии костей пока можно не беспокоиться – они начнут приходить в негодность еще нескоро. Нервная система постепенно выходила из строя, я по мере надобности заменял ее плетениями Тэннака, но особенных усилий на это не тратил. Лишняя чувствительность ни к чему. Сознание принадлежит Келату, а не серому веществу под черепной коробкой. Мозг выполняет роль посланца, принимающего указы Келата и передающего их Холоку, но эту же роль можно поручить и заклинательной системе, доводящей сигналы напрямую. Ничего хорошего из этой магической вивисекции выйти не может, но я не собираюсь жить с этим телом долгие годы. Мой путь – путь человека – подходит к финалу. Завтра начнется новая жизнь. Я надеюсь, что тяга к темному волшебству, которую когда-то пробудил во мне вага, обретет-таки, наконец, свою завершенность. Совсем не исключено, что причина смутного ощущения, которое беспокоит меня и которое я называю «отсутствием цельности», заключается в том, что мое место не здесь, не на земле, а где-то гораздо ниже – в Сеигбалаокхе или в Лекойтбалаокхгарбе, там, где среди скал из черного хрусталя скользят тени-ветра, и кадёты ведут беседы о волшебстве на языках, что ведомы только мертвым…
В этом безвременье мы провели… Вечность. Минуту. Может быть, час. Я не сразу понял, что изменилось. Показалось, что я оглох. Секундой позже понял, что нет: всего лишь стихли крики мучеников на Мосту. Эти вопли давно превратились в звуковой фон, на который ни я, ни Эдрик не обращали внимания.
– Закат, – сказал Эдрик, глядя, как затихают движения стальных игл Моста.
Это был последний вечер старого месяца. Мы молча смотрели на неподвижный путь. На Слепую Гору.
Прошло совсем немного времени, и иглы задвигались – сначала неуверенно, рывками, затем все пластичнее, быстрее. Это была завораживающая картина. Почти прекрасная. Дикие вопли истязуемых опять разорвали воздух. Поморщившись, я приглушил заклинание, регулирующее звуковые сигналы.
– Значит, если бросишься в Реку и останешься в живых – станешь бессмертным?.. – задумчиво, будто обращаясь к себе самому, произнес я. На самом деле, мне была любопытна реакция Эдрика.
Он отреагировал почти сразу.
– Забудь об этом. Ты не сможешь. Я уже говорил тебе об этом.
– Но ты не можешь быть уверен.
– Я уверен. Думаешь, Школа не проводила экспериментов такого рода? В Реку побросали столько неподготовленных людей, что ими можно было заселить небольшой город.
– И никто не выжил?
Эдрик покачал головой.
– Никто.
«Гуманисты, – подумал я. – Борцы за свободу человечества…»
– Я думал, вы хотите обрести силу анкавалэна, – произнес я. – А все обернулось банальным бессмертием. Сказал бы сразу. Все хотят стать бессмертными. Зачем тебе была нужна вся эта псевдобунтарская чушь?
– Это не чушь, – неохотно ответил Эдрик. Возможно, мне показалось, но я уловил в его голосе крупицу сомнения. Что-то изменилось после длинного разговора с Фрембергом Либергхамом. Эдрик сделался задумчив и молчалив. Впрочем, особо разговорчивым он никогда не был.
– А что?
Некоторое время он молчал.
– Это неудача, – произнес он наконец. Мне показалось, что я ослышался.
– Что – «неудача»?
– Бессмертие. Должно быть не так.
– А как?
На этот раз он молчал так долго, что мне пришлось повторить вопрос, прежде чем он соизволил ответить.
– По-другому. Другая рука.
– Я тебя не понимаю. Какая еще рука?
Он вздохнул.
– Что ты знаешь о бессмертии?
– Что это очень здорово.
– Я не шучу.
– Я тоже. Ну… наверное, то же, что и все. Бессмертные выходят из круга рождений-смертей. Они обладают огромным могуществом, хотя их способности весьма различаются. До встречи с тобой я и не знал, что бывают бессмертные… мечи-оборотни. Думал, они такие, как Фремберг… или, как боги.
– Считается, что существует три поколения бессмертных, – сказал Эдрик. – К первому принадлежат те, что были предвечно рождены Светилами. Ко второму – такие, как Фремберг. К третьему – такие, как я.
– Ты говорил, что у ваших… настоятельниц другие способности. Не такие, как у мужчин.
– Да, третье поколение довольно разнообразно. Все эти способности соответствуют предметам в руках Картваила. – Поймав мой вопрошающий взгляд, он объяснил. – Когда мы – тем или иным способом – подходим к бессмертию, наше сознание переносится в особое место, называемое Разбитым Храмом. Оно принадлежит Картваилу…
– Я думал, этого Лунного Князя давным-давно испепелило Солнце.
– Да, он лишен присутствия в мире яви, – Эдрик пренебрежительно махнул рукой, как будто речь шла о каком-то несущественном обстоятельстве. – Но он не перестал быть тем, кто он есть: стражем границ, хозяином рубежей. Поэтому, переходя грань между жизнью и бессмертием, мы неизбежно сталкиваемся с его присутствием и созерцаем Разбитый Храм, где стоит его статуя. Возможно, ты знаешь, что у Картваила шесть рук. Они олицетворяют все возможные формы бессмертия. Правая верхняя рука поднята над головой, и в ней Картваил держит чашу. Чаша соответствует силе первого поколения – тех, кого мы сейчас чаще называем «богами». Именно в чаше содержался анкавалэн до того, как боги утратили его. В левой руке, на уровне лица, Лунный Князь сжимает жезл. Это символизирует силу, которой обладают бессмертные чародеи, маги и мудрецы. Третье поколение – три руки на уровне туловища. Венец, маска и меч.