Князь лжи - Страница 36

К оглавлению

– Ты считаешь, она неверна?

– Метафора – это только метафора.

– Мне думается, она очень хорошо отражает настоящее положение дел… И твои слова про ключ и замок – тоже.

– Брось. Я всего лишь тебе подыграл.

Некоторое время Вельнис молчала.

– Знаешь, – сказала она затем. – Я думаю, это любовь.

– Что именно?

– Ключ. Ключ, которым открывается замок.

Эдрик пожал плечами с видом «да, может быть…». Камеристка княжны была необычной… пожалуй, это – самое странное знакомство за всю его жизнь… но она, несмотря на всю свою наблюдательность, на весь свой ум, на непринужденность и детскую чистоту восприятия – несмотря на все это, она жила в иллюзорном мире. Как и все остальные люди. Не следовало об этом забывать. Она говорила глупости, но не следовало ее в них разубеждать. Да он и не сумел бы. Людям так хочется верить, что законы, которыми управляется этот мир, в основе своей благи; что то, что важно для них самих – доброта, справедливость, любовь – важно и для всей вселенной… Не стоит лишать их иллюзий.

Поэтому он промолчал.

Но тут…

– Ты не согласен, – сказала Вельнис. Не задала вопрос, а констатировала факт. – Не согласен, но не хочешь со мной спорить. Почему?

Эдрик не вздрогнул только потому, что двадцать пять лет обучения в Школе Железного Листа слишком хорошо научили его контролировать себя. Но внутри что-то сжалось. Она что – читает его мысли? Это было уже слишком.

– Я не думаю, что смогу тебя переубедить, – признался он. Произнося эти слова, смотрел ей в глаза. Он больше не видел в ней симпатичную девушку. Видел – противника.

– Попробуй, – предложила она.

Как вызов на поединок.

– Почему – любовь? Это лишь одно из чувств человека. Ничем не лучше ненависти или печали. Множество людей испытывало это чувство. Ни к какому целостному виденью они не приходили, «сундука» не открывали. Это – лишь картинка на стенке.

– Нет, – удивленно возразила она. – Любовь это не чувство. То есть, есть и чувство, которое называют этим словом, но я говорю о другой любви. Настоящая любовь – это отношение воли, ее устремление к чему-либо. Такая любовь может быть совершенно бесстрастной, не сопровождаться ничем лишним. Когда любовь – это чувство, желаешь, чтобы и другой любил тебя. Когда любовь – отношение воли, желаешь, чтобы другой был счастлив.

Эдрик задумался.

– Не думаю, – сказал он наконец, – что воля должна растрачивать себя на отношение к чему-либо. Или к кому-либо. Это – потеря силы, а не приобретение ее.

– Воля, которая ни к чему не относится – воля, которой нет. Так не бывает. Все любят что-то. И твои последние слова – про потерю силы – лишний раз это доказывают. Ты не хочешь любить Другого только потому, что уже любишь Силу.

– А что любишь ты? – спросил Эдрик.

– Не скажу, – озорная улыбка заиграла на ее губах. – Разгадай меня.

«Все женщины играют, – подумал Эдрик, разглядывая ее лицо. – Решила поиграть и она. Что это?.. Кокетство, за которым – желание соблазнить или быть соблазненной?.. Скука? Любовь с первого взгляда?.. Нет. Что-то другое…» Но он, как ни пытался, не мог увидеть фальши в ее поведении, словах, голосе. Все было совершенно естественно. И он должен был реагировать так, как следовало бы реагировать обычному мужчине: включиться в игру или – соблюдая правила – отказаться от участия. От умеренной порции романтики с интимом Эдрик совсем бы не отказался, тем более что последние семь лет он провел не только без еды и питья, но и без женского общества. И все же… и все же Эдрику не давало покоя ощущение, что за предлагаемой ему «картинкой» скрывается нечто большее.

Но пока одна часть, глубинная часть его сознания оценивала поведение Вельнис так и сяк, где-то на поверхности плавали совсем другие мысли…

«Я слишком подозрителен, – думалось ему. – Пытаюсь увидеть то, чего нет… Но даже если я прав… есть только один способ это проверить».

Вслух он сказал:

– Ну что ж. Уговорила. Пойдем, пофехтуем.

Вельнис отвела его на старую башню, после чего ушла – ей нужно было переодеться. Когда она появилась вновь, Эдрик едва узнал девушку: мужская одежда, волосы стянуты в «хвост», в руках – два затупленных меча и два шеста.

Эдрик не собирался заниматься «восстановлением формы». Не стремился он и добиться непременной победы в бою. У него была одна-единственная цель: посмотреть, как она двигается, как ведет бой. Пластика говорит о человеке больше, чем слова: слова выражают то, что человек думает, а пластика – то, чем он является. Он полагал, что после боя хоть что-то да прояснится.

Ничего подобного.

Фехтовала она неплохо, а если учесть, что сие занятие женщине, мягко говоря, не приличествует – то просто великолепно. Но…

Она умела импровизировать, однако вся ее техника опиралась на «средний стиль», традиционный для Речного Королевства. Она – дитя этой страны и этого времени. Скорее всего, ее и вправду обучал один из княжеских телохранителей.

В мире существовали самые разные фехтовальные школы. Отличия в традициях, в используемом оружии, в истории, даже в религии и темпераменте определяли возникновение и развитие боевых стилей. Естественно, всегда присутствовало и взаимное влияние их друг на друга.

Но была только одна Школа, которая создала совершенно особый, универсальный стиль. Он назывался «Душа Меча», и не являлся плодом личного творчества или военного опыта – у него было совсем иное, сверхъестественное происхождение. Прочие стили рассматривались теми, кто знал его, как вместилище «Души». Их (все остальные стили) так и называли – «Тело Меча». Знающий «Душу», мог овладеть любым другим стилем за считанные дни. Ему было достаточно увидеть лишь несколько разрозненных приемов для того, чтобы понять общий рисунок боя, вжиться, почувствовать стиль изнутри – зачастую лучше, чем чувствовал и понимал его сам создатель стиля или основатель школы.