Князь лжи - Страница 21

И вот тут «что-то» и проснулось во мне. Я ощутил странную связь с этим человеком, будто бы коснулся чего-то, что, пока еще, не мог взять. Я не понимал, что происходит, но в тот момент я и не стал подвергать логическому анализу происходящее. Я ценю Келат, разумное начало в человеке, но никогда бы не смог стать колдуном, если бы не научился останавливать мышление, отодвигать Келат в сторону в тот момент, когда во мне начинает действовать Тэннак, начало интуитивное, внеразумное, колдовское. Я был поражен уже и тем, что магическая часть моего естества вообще оказалась способной на какое-то трепыхание после того, что с ней сотворили, чтобы еще и теперь, при первом намеке на оживление, тут же рассекать ее мечом логического анализа.

Не осознавая еще, зачем и для чего я так поступаю, я повернул голову к своему соседу и произнес:

– Завтра меня выпускают.

Он удивился:

– Откуда ты знаешь?

– Князь посадил меня сюда до тех, пока не оправлюсь, – я постучал себя по виску. – Теперь, кажется, все в порядке, но лучше подождать еще день или два. Это старое проклятье, оно порабощает меня на неделю или больше, всегда в одно и то же время года.

Мой сосед изумился настолько, что даже открыл рот. За последнюю минуту я произнес больше слов, чем за весь предыдущий период пребывания в клетке.

– Кто ты? – пораженно спросил он.

Я честно представился, не забыв упомянуть Яальскую войну, и собственную – отнюдь не последнюю – роль в ней.

Он уважительно качнул головой. Меня он не знал, но почувствовал, что я говорю правду. Я же говорил ему правду только для того, что скрыть ложь. Надо было брать его, пока он не оправился от изумления. Я сказал:

– Могу замолвить и за тебя словечко.

У него отвисла челюсть. Дернулся кадык. Даже глазки влажно заблестели. Он уже похоронил себя – а тут…

– Конечно, не за просто так, – продолжал я все тем же сухим, спокойным голосом человека, не привыкшего разбрасываться словами, но и не нарушающего данных обещаний.

– Что угодно… – поспешил он заверить меня.

– Отдай мне Майгру Хеклек Сайпегру, – произнес я, посмотрев ему в глаза без тени смущения или сомнения.

Он не понял. Вымученно улыбнулся:

– Что?..

Я повторил. Он снова ничего не понял – мое предложение представлялось ему полным вздором. Да и как он мог отдать Майгру, если запретить или разрешить ей что-либо не мог никто, даже ее законный муж?..

Сосед попросил меня объясниться. Я и не подумал это сделать. Я сказал:

– Отдашь – я распоряжусь, чтобы тебя выпустили.

«Я распоряжусь»!.. Как будто я не сидел в клетке по соседству с ним. Но надо было слышать, как это прозвучало. Сосед поверил сразу же. Да что там – в этот момент поверили бы и тюремщики, если бы только могли меня слышать…

– Но я не могу…

– Как хочешь.

Я пожал плечами и отвернулся. Никаких обсуждений, переговоров, объяснений. Предложение сделано – предложение отвергнуто. Более ты мне не интересен.

Он заволновался. Подполз к решетке, что-то еще пытался спрашивать, предлагать, просить – я не отвечал. Да я и не вслушивался в этот словесный шум.

А потом он выдавил, натянуто смеясь:

– Да забирай, если хочешь…

Он думал, что его согласие ничего не значит. Ну как, в самом деле, я могу забрать Майгру? Куда забрать?.. Если я настолько могуществен, что могу распоряжаться в Яртальском Княжестве наравне с князем (а учинить насилие над столь влиятельной придворной дамой мог разве что сам правитель), что изменит согласие или несогласие низложенного, заключенного в тюрьму сановника? Так он рассуждал, и, полагая, что его личное согласие ничего не значит, «отдал» мне Майгру. С таким же успехом он мог бы подарить Луну или Солнце. Да забирай, если хочешь. Мне не жалко.

Улыбаясь, я повернулся к нему и отнял у него душу.

Мне не нужна была придворная дама Майгра Хеклек Сайпегра. Да и что бы я стал делать с этой заносчивой шлюхой? Мне нужна была Майгра, которая жила в его душе, потому что и сама его душа жила Майгрой. Говоря о различных душах или действующих началах в человеке (я, по примеру древних авторов, склонен разделять их на Холок, Шэ, Тэннак, Келат и иные, более высшие начала), никогда нельзя забывать об их внутреннем единстве, совмещении – но без окончательного слияния. Любовь может жить во всех душах человека, она и живет во всех, но во всех – по-разному. Любовь есть стремление, тяготение к чему-либо, и в этом смысле все живое в семисоставном естестве человека есть любовь. В этом смысле и ненависть, и желание вкуснее пожрать, и скупость, и прочее – все это любовь, лишь обращенная к разным предметам. В отношении к Майгре проходил один из «жизненных нервов» моего соседа, потому что в этом чувстве заключалось то немногое настоящее, нефальшивое, что он еще не успел утратить. Почти во всем остальном он был мертв, хотя и не подозревал этого – как, впрочем, не подозревает о своей смерти и множество других людей. Его жизнь состояла из привычек и бестолковых перемещений – ведь, в самом деле, никак нельзя назвать «действиями» или «поступками» жизнь моего соседа и до заключения в клетку, и после. Он жил по инерции, как и большинство людей, купался в теплом супчике телесных удовольствий, хотел устроиться поудобнее и жить поприятнее – и тем был доволен. К сорока годам все, что еще оставалось в нем настоящего, заключалось в отношении к Майгре, да и то, было размыто, распылено всем остальным бесцельным, пустым существованием. В остальном он был куклой, устроенной так, чтобы совершать определенные действия, произносить те или иные слова – и только.

Конечно, он не осознавал этого. Он полагал, что у него все в порядке, вот только в тюрьме он оказался совершенно напрасно, по собственной глупости и княжескому жестокосердному произволу. Ему не нравилась обстановка, но в себе самом его, в общем и целом, устраивало все, что есть. Да и как мертвеца может что-то в себе не устраивать?.. Полностью мертвым он еще не был, но уже почти.